«Еврей, русский поэт и английский эссеист» - так однажды охарактеризовал самого себя Иосиф Александрович Бродский. Нобелевский лауреат, не имеющий даже среднего образования, не окончивший школу. Профессор Мичиганского университета (всего их было шесть, британских и американских).
Иосиф Бродский родился в Ленинграде в 1940 году. Личностная независимость проявилась в нем довольно рано: он прекратил процесс получения образования, бросив школу в пятнадцать лет – о чем впоследствии не жалел. Сменил множество видов деятельности, начиная от работника морга, где, впрочем, долго не продержался, и заканчивая рабочим в геологических экспедициях, очень много читал (философия, поэзия, античная литература, религиозная литература), изучал польский и английский языки.
Окололитературный трутень
Вскоре пришла печальная слава «окололитературного трутня» со своими последствиями: суд, психиатрическая больница, ссылка, эмиграция. Советская власть не простила поэту инакомыслия – впрочем, пример не нов.
Бродский со своим творчеством решительно не укладывался ни в какие представления о поэзии, существовавшие на тот момент времени. Особенность его поэзии состоит в изменении звучания стихотворных строк, обращения к читателю, композиции и стиля речи. Бродский – поэт в прозе и великий музыкант – в стихах. Гений его – в том, что он слышит то, что недоступно большинству из нас. Слышит музыку слова, его ритм, темп, мелодию, тональность, интонацию.
Попробую пояснить. Каждый слог у Бродского наделен особой краской. Речь не только о смысловой нагрузке. Словом, если любую песню можно «разложить» на текст и музыку к нему, то стихи Бродского, несомненно, стали бы именно музыкой. Причем не нуждающейся в дополнительных словах. Его строчки – это ноты, которым присуще собственное значение помимо гармонического. Ноты – просто звуки, тональность – набор оных. Не более. У Бродского образовалась особая стереосистема из одной ноты, хотя, это казалось бы, абсурд. Отточенность звучания перекликается с идеальной меткостью выражения – вот вам и уникум.
Бродский – безупречный стилист. В его «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» сонет номер шесть – откровенная перелицовка пушкинского «Я вас любил». Пушкин – классик, это стихотворение всемирно известно, узнаваемо и по праву считается одним из краеугольных камней стихосложения того времени. Бродский пишет пародию, руша привычные ритм и форму стихотворения. Звучит это с достаточной долей иронии, что в очередной раз подчеркивает равнодушие автора к общепринятым этическим соображениям, когда речь идет о творчестве.
Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее, виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так сильно, безнадежно, Как дай вам Бог другими - - - но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит – по Пармениду – дважды сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться – «бюст» зачеркиваю – уст!
Он, будучи на многое горазд
Что говорить – попраны все, какие только возможно, литературные основы. Изящно и ядовито – вполне в духе Бродского. Целенаправленно подорваны хрестоматийные приемы, скажем так. Рифмы «не дрожь, но - безнадежно» для его поэзии совершенно типичны, как и разорванные фразы (анжамбеман), не уложенные в строфы по классическим канонам. Ругательное «к черту» рядом с обесцененным чувством (возможно, что просто боль). Подчеркнутое просторечие «вдарить» соседствует с пушкинским «как дай вам Бог» - и тут же снова язвительно: «но не даст!» Потом, у Пушкина – «как дай вам Бог любимой быть другим» - в смысле, дай Бог, чтоб произошел с другим человеком повтор светлого возвышенного чувства автора по отношению к героине. У Бродского – «Как дай вам Бог другими…» - несколькими, не одним! Очередное обесценивание высокого чувства, ведь любовь не может быть множественной. «Чтоб пломбы в пасти плавились» - вообще запредельный образ.
И в отношении самого Всевышнего: «Он, будучи на многое горазд…» - чудесно подмечено, но ни в какие рамки традиционного литературного оформления не вписывается.
Для поэзии Иосифа Бродского характерны крупные формы, так сказать. Его стихотворения обычно весьма монументальны, и, начинаясь одной идеей, плавно перетекают в иную. Вообще, пожалуй, именно Бродский придал такое значение литературе ради самой литературы, целостности и ценности самого словотворчества, как такового. Оно развивает личность тем, что в процессе своего создания ведет своего автора туда, куда тот изначально, казалось бы, и не собирался.
Сколь бы странно это ни звучало, у Бродского есть и стихотворения для детей. Одно время они публиковались в журналах, как правило, с сокращениями. Но едва ли Иосиф Александрович мог считаться детским поэтом: и в этом жанре он склонен к философии, его строки затрагивают проблемы вечные, глубокие и мало соотносимые с заботами юного возраста:
Баллада о маленьком буксире
… И когда я состарюсь на заливе судьбы, и когда мои мачты станут ниже трубы, капитан мне скомандует «право руля», кочегар мне подбросит немного угля, старый боцман в зюйд-вестке мой штурвал повернет и ногой от причала мне корму оттолкнет, - и тогда поплыву я к прекрасному сну мимо синих деревьев в золотую страну, из которой еще, как преданья гласят, ни один из буксиров не вернулся назад.
Анализ Баллады о маленьком буксире
Последние полстраницы – одно предложение! «Баллада о маленьком буксире» повествует о вышеназванном плавательном средстве, выбравшем себе имя Антей, несмотря на то, что не принадлежит миру античности. Произведение отражает простор, свободу и безграничный мир впереди – до тех самых пор, пока герой не окажется там, откуда не возвращаются. А пока что его основное предназначение – «ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ ТАМ, ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ».
У Бродского весьма своеобразное, отличное от его предшественников-литераторов, мышление о вещах и человеке. Предметы одушевляются, человек овеществляется. Смысл жизни – и смысл смерти. Очень ярко это отражено в стихотворении «Натюрморт». Тут нельзя не обратить внимание даже на само название – дословно переводится с французского «мертвая природа».
Смерть окончательно стирает различие между человеком и вещью. Как гладкая поверхность мебели отражает приход человека (у Бродского – приход женщины), так безжизненное тело отражает приход Смерти, бесповоротно погружаясь в небытие. В каждой строке – анжамбеманы, что особенно подчеркивает значимые слова. Изобразительные средства, если так можно выразиться, языка Бродского принципиально отличаются от традиционных: почти нет восклицаний, наречий и красноречивых многоточий. Стихотворения длинные и «квадратные», слова – короткие и предельно четкие.
Возникают непроизвольные ассоциации с математической упорядоченностью символов, настолько сух и лаконичен стиль изложения. Поэзия Бродского возводит в культ слово, как незаменимую смысловую единицу речи. Именно что незаменимую. Трудно представить, как в его стихотворениях можно изменить десяток слов на их аналоги, подходящие ритмически. Скорее всего, ничего не выйдет, сразу рассыплется вся пирамида идеально подобранных «кирпичиков».
Рассмотрим некоторые строфы:
Пора. Я готов начать. Неважно, с чего. Открыть рот. Я могу молчать. Но лучше мне говорить.
О чем? О днях, о ночах. Или же – ничего. Или же о вещах. О вещах, а не о
людях. Они умрут. Все. Я тоже умру. Это бесплодный труд. Как писать на ветру. … В недрах буфета тьма. Швабра, епитрахиль пыль не сотрут. Сама вещь, как правило, пыль
не тщится перебороть, не напрягает бровь. Ибо пыль – это плоть времени; плоть и кровь. … Вещь не стоит и не движется. Это – бред. Вещь есть пространство, вне коего вещи нет. … Вещь. Коричневый цвет вещи. Чей контур стерт. Сумерки. Больше нет ничего. Натюрморт.
Смерть придет и найдет тело, чья гладь визит смерти, точно приход женщины, отразит.
Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «Смерть придет, у нее будут твои глаза».
Мать говорит Христу: - Ты мой сын или мой Бог? Ты прибит к кресту. Как я пойду домой?
Как ступлю на порог, не поняв, не решив: ты мой сын или Бог? То есть, мертв или жив?
Он говорит в ответ: - Мертвый или живой, разницы, жено, нет. Сын или Бог, я твой.
Никто и никогда такого не писал
В одной куче смешано, казалось бы, несовместимое: буфет, пыль, смерть, библейские мотивы… а вместе – совершенно потрясающее размышление о природе вещей и человека. Все, вроде бы, указывает на полную идентичность человека и предмета, кроме последних строф. Они невольно напоминают ахматовский «Реквием»… «Сын или Бог, я твой» - вещи друг другу не принадлежат (вещь есть пространство, вне коего вещи нет). Человеческая сущность проявляется именно в одухотворении человека – человеком, в их взаимосвязи. Об этом говорит стихотворение, написанное спустя десять лет:
Я был только тем, чего ты касалась ладонью, над чем в глухую, воронью ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты там, внизу, различала: смутный облик сначала, много позже – черты.
Это ты, горяча, ошую, одесную раковину ушную мне творила, шепча.
Это ты, теребя штору, в сырую полость рта вложила мне голос, окликавший тебя.
Я был попросту слеп. Ты, возникая, прячась, даровала мне зрячесть. Так оставляют след.
Так творятся миры. Так, сотворив, их часто оставляют вращаться, расточая дары.
Так, бросаем то в жар, то в холод, то в свет, то в темень, в мирозданьи потерян, кружится шар. (Я был только тем, чего…)
Цинично, тонко. И все же – нежно. О любви. Полное отождествление себя с предметом осязания любимой женщины, взгляд через призму восприятия другого человека. «Так творятся миры./ Так, сотворив, их часто/ оставляют вращаться,/ расточая дары» - судьба любого, скажем так, завершенного творения. После отлучения от Создателя оно начинает свой собственный путь, иногда отличный от уготованного ему первоначально. Многие потрясающие строки рождались на ходу, на бегу, и, казалось бы, ничто не предвещало их последующего громогласного величия. Один из классических примеров – песня the Beatles “Yesterday”, написанная Полом Маккартни между пробуждением и завтраком – вот оно, «семитактовое неквадратное построение», по версии критиков.
Только так его стихи жить и звучать и могут
Кстати, упоминание о the Beatles затронуло слух и сразу навеяло мысль: существуют аудиозаписи, дающие нам представление о том, как звучит лирика Иосифа Бродского в авторском исполнении. Это очень специфический материал для прослушивания: Бродский читает весьма своеобразно, и, безусловно, профессиональным чтецом не является. Страшно представить, как бы он прочитал стихи другого автора. Поначалу слышно только унылое однотонное завывание на одной ноте безо всякого намека на выразительность. А потом начинаешь улавливать, что только так его стихи жить и звучать и могут. Бродский читает как бы никак. У него драма – без драмы, а любовь – без любви. Именно отсюда – из ниоткуда – и рождаются самые сильные переживания. И поэтому я одновременно слышу в одном и том же его слове разные оттенки. Потом, он не столько даже читает, сколько – поет. Не буквально заливаясь соловьем по всем октавам, но – ритмически, интонационно. Тот же «Натюрморт» превращается из гениального стихотворения в не менее гениальную крохотную симфонию.
Среди несметного количества отзывов на лирику поэта Иосифа Бродского мне однажды попалось такое выражение: «Это мертворожденные стихи – плод немого чувства». Звучит хлестко, но, пожалуй, не бессмысленно. Едва ли творчество можно считать мертвым, коль скоро оно пережило своего автора. Но для лирики Бродского характерна потрясающая личностная отстраненность. Вроде бы и «я», да не совсем. Лирический герой его не в этом мире присутствует, а будто бы смотрит слегка свысока – оттуда лучше видно. Лирика язвительная, стихи «квадратные», юмор специфический, темы многие – из параллельной плоскости, никакого трепетного почтения к корифеям… И при этом Время, Звук, Слово и Пространство – та стезя, где равных Бродскому, наверное, пока и нет.
Федор Михайлович Достоевский (годы жизни 1821-1881гг.) – великий писатель, автор многих классических произведений, которые изучаются по сегодняшний день в школах.
«Еврей, русский поэт и английский эссеист» - так однажды охарактеризовал самого себя Иосиф Александрович Бродский. 
Вскоре пришла печальная слава «окололитературного трутня» со своими последствиями: суд, психиатрическая больница, ссылка, эмиграция. Советская власть не простила поэту инакомыслия – впрочем, пример не нов.
Что говорить – попраны все, какие только возможно, литературные основы. Изящно и ядовито – вполне в духе Бродского. Целенаправленно подорваны хрестоматийные приемы, скажем так. Рифмы «не дрожь, но - безнадежно» для его поэзии совершенно типичны, как и разорванные фразы (анжамбеман), не уложенные в строфы по классическим канонам. Ругательное «к черту» рядом с обесцененным чувством (возможно, что просто боль). Подчеркнутое просторечие «вдарить» соседствует с пушкинским «как дай вам Бог» - и тут же снова язвительно: «но не даст!» Потом, у Пушкина – «как дай вам Бог любимой быть другим» - в смысле, дай Бог, чтоб произошел с другим человеком повтор светлого возвышенного чувства автора по отношению к героине. У Бродского – «Как дай вам Бог другими…» - несколькими, не одним! Очередное обесценивание высокого чувства, ведь любовь не может быть множественной. «Чтоб пломбы в пасти плавились» - вообще запредельный образ. 
Последние полстраницы – одно предложение! «Баллада о маленьком буксире» повествует о вышеназванном плавательном средстве, выбравшем себе имя Антей, несмотря на то, что не принадлежит миру античности. Произведение отражает простор, свободу и безграничный мир впереди – до тех самых пор, пока герой не окажется там, откуда не возвращаются. А пока что его основное предназначение – «ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ ТАМ, ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ». 
В одной куче смешано, казалось бы, несовместимое: буфет, пыль, смерть, библейские мотивы… а вместе – совершенно потрясающее размышление о природе вещей и человека. Все, вроде бы, указывает на полную идентичность человека и предмета, кроме последних строф. Они невольно напоминают ахматовский «Реквием»… «Сын или Бог, я твой» - вещи друг другу не принадлежат (вещь есть пространство, вне коего вещи нет). Человеческая сущность проявляется именно в одухотворении человека – человеком, в их взаимосвязи. Об этом говорит стихотворение, написанное спустя десять лет:
Кстати, упоминание о the Beatles затронуло слух и сразу навеяло мысль: существуют аудиозаписи, дающие нам представление о том, как звучит лирика Иосифа Бродского в авторском исполнении. Это очень специфический материал для прослушивания: Бродский читает весьма своеобразно, и, безусловно, профессиональным чтецом не является. Страшно представить, как бы он прочитал стихи другого автора. 
