Русские называли его Царьград: главный город, главнее нет. Столица греческой ойкумены, сиречь Вселенной, блестящий Константинополь, он же - Второй Рим, к которому после гибели первого перешли не только несметные богатства, но и главное сокровище — христианская культура. Десять веков славы центра христианской цивилизации, а затем резкий поворот в судьбе.
Один взгляд на карту, и многое проясняется: справа Азия, слева Европа, посередине Босфор — путь из Черного моря в Средиземное.
За обладание им сражались и гибли народы. Участь города — быть последним форпостом, осколком империи, сначала римской, потом византийской, а потом и османской. Кажется, что 1700-летний Стамбул, почти что ровесник «новой эры», не может исчезнуть. Как феникс, он навсегда обречен возрождаться из пепла.
Если искать в городе центр, то им станет вода, разделяющая континенты трещиной Босфора. В четвертом веке император Константин при переезде из Рима в крошечный Византий решал ту же задачу, что и Петр при строительстве Петербурга: он рубил окно, только не в Европу, а в Азию. Рискованная идея построить столицу на границе империи, вероятно, предполагала, что империя расширится от края, как минимум, еще на такое же расстояние. Надежды Константина не оправдались, но неприступный город много веков держал «окно» закрытым, предохраняя Европу от орд степных кочевников.
Вода дарит городу главную надежду. Вода — это мост (а иногда и ров — как посмотреть) между Западом и Востоком, христианством и исламом. Без воды не понять Стамбула. Она — текучая, ускользающая, отрицающая любую форму. Она — метафора Востока, апофеоз двусмысленности, поэма неясности. Именно вода делает город подходящей авансценой для кошмарного сна или сказок Шахерезады. Вода — причина богатства страны и повод для постоянного раздора.
Через пролив — из Европы в Азию, в Кадыкёй или Ускюдар — можно за 20 минут перебраться паромом. Паром — такой же полноправный городской транспорт, как трамвай или метро, даже жетон на него стоит столько же — три лиры. Переправа по Босфору — это шанс почувствовать, что в сердце древнего города живет свобода буйного моря. В дни, когда дует лодос, южный ветер из Сахары, течения в проливе опасно изменяются, и тогда море напоминает, что у него нет ничего общего с амстердамскими каналами или прирученной Невой. Оно своенравное, коварное и грозное. Может, поэтому стамбульцам так нравится кормить хлебом чаек — этих буревестников свободы, приносящих городу приветы океанских штормов. Чуть ли не на каждом пароме встретишь пассажира с большими пакетами хлеба, закупленными специально для поездки. Чайки, гомоня, на лету подхватывают куски и плотными стаями следуют за кораблем.
В городской акватории царит ужасающий хаос: паромы снуют между частями города, лишь чудом не налетая на хлипкие рыбацкие лодки и прогулочные катера. Не говоря уже о танкерах, следующих из Новороссийска с грузом нефти, российской и казахской. Около 130 судов ежедневно плывут по Босфору транзитом — у проливов теперь международный статус, что туркам очень не нравится. Не только с политической точки зрения, но и потому, что танкеры иногда сталкиваются, выливая в море тонны нефти.
В азиатской части города, в районе Ускюдар, — грязновато и шумно. На пристани толчея: отсюда в разные стороны устремляются автобусы и маршрутки. Здесь много мечетей и старых кладбищ. Но чем дальше от моря, тем больше редеют людские толпы. Азиатская медина уступает место дачной, упорядоченной и какой-то очень европеизированной окраине: розовым кустам, уютным газонам и детским площадкам с качелями, всегда занятыми ребятней. Район Кадыкёй, к югу от Ускюдара, просторный и респектабельный. Здесь букинистические лавки перемежаются со старинными османскими особняками и кондитерскими. В них готовят капучино, и можно хоть весь день мечтательно шуршать страницами, перелистывая толстые фолианты, в точности как в тихом женевском кафе.
Как ни парадоксально, самая «азиатская» часть города находится в Европе — там же, где исторический центр, ограниченный каменными стенами древнего Византия. Именно здесь и чуть западнее, в районе Фатих, поселились самые ортодоксальные мусульмане. По популярным у туристов улицам ходят женщины с покрытыми головами, а иногда встречаются фигуры в черном, с закрытым лицом, совсем как в Каире.
К тому же здесь, в районе Султанахмет, между площадями Чемберлиташ и Эминёню, уже более четырехсот лет находится самый большой в Европе крытый рынок (достопримечательности стамбула). Сейчас на базаре торгуют всем — от пряностей до ковров. Рынок этот — воплощение Востока, неприлично богатого, экзотически ароматного и чудовищно шумного. Здесь принято орать друг на друга, сбивая цены, и недоверчиво прищелкивать языком, критикуя товар. Но Европа добралась и сюда: в некоторых лавках уже вывешивают ценники. Попытки поторговаться в таких местах воспринимаются как оскорбление.
На другой части европейского берега — к северу от Золотого Рога — Европа поселилась давно и во всей своей средневековой красе. Галатская башня (достопримечательности стамбула), близнец таких же круглых и островерхих башен из крепостей вроде Гента или Милана, попала сюда вместе с генуэзскими торговцами еще в 1348 году. Вокруг башни — совершеннейшая Италия: ступени вместо мостовой и маскароны в виде львиных голов на дверях домов.
Пешие прогулки по Стамбулу — тренировка для легких и коленей, потому что город стоит на семи холмах, как и положено Второму Риму. На самом высоком находится площадь Таксим — центр ночной жизни, апофеоз Европы современной, с громадами отелей и магазинов. Улица Истикляль, ведущая от Таксима вниз, обратно к Золотому Рогу, — пешеходный рай с магазинами престижных европейских марок и модных турецких дизайнеров. Ночные клубы и рестораны полны молодых людей и девушек с дредами и пирсингом, которые ничем не отличаются от своих сверстников в Барселоне, Берлине или Брюсселе. Черноглазая хозяйка одного из клубов по имени Гюльсун всегда готова погадать на кофейной гуще под аккомпанемент Жана-Мишеля Жарра из стереосистемы, подвешенной под потолком.
К северу от Таксима дух Европы опять умирает, уступая место безликим многоэтажкам, которыми нынче застроены кварталы западного берега Босфора. Районы Левент и Маслак скалятся вставными зубами небоскребов, делая город неотличимым от множества других: то ли Гонконг, то ли Нью-Йорк, то ли Сан-Паулу.
Однажды Европа здесь уже умирала. Во вторник 29 мая 1453 года сквозь пролом в крепостной стене турки-османы ворвались в Константинополь. Султан Мехмед II отдал город на разграбление своей армии, приказав не разрушать зданий. Три дня янычары убивали, насиловали и грабили. Потоки крови стекали по крутым улицам города в Золотой Рог. Было убито более четырех тысяч горожан и пятьдесят тысяч взято в плен. Прекратив грабежи, султан въехал в город на лошади. Спешившись, он вошел в Святую Софию, посыпав свой тюрбан землей в знак смирения; а после превратил главный христианский храм в мечеть, надстроив по углам два минарета. Так погибла Византийская империя, столицей которой город был десять веков. С ее смертью в жизни многих народов Европы и Азии наступил крутой перелом. Падение Константинополя означало наступление новой эпохи.
Константинополь перестал быть Вторым Римом, он стал Стамбулом — столицей Османского государства. У Турции появился форпост в Европе, позволивший ей расширить свои владения чуть ли не до самой Вены. Через пятьсот лет могучую империю постигла медленная смерть, город во второй раз лишился славы и столичного статуса.
Может, поэтому зимой Стамбул выглядит совсем по-другому? Глядя на серые дома, не веришь, что европейских путешественников этот город поражал яркими красками домов и одежд. Но если оказаться здесь после Москвы, то покажется, что никуда и не уезжал. На голову давит небо, под ногами на новой тротуарной плитке чавкает снег. Лица хмуры и усталы. Быть может, это родство печали? Печали по потерянному величию, свойственному гражданам разоренных империй? Как и в Москве, здесь не приняты яркие цвета в одежде: из-за серого и черного издалека кажется, что по улицам расхаживают стаи грачей. И точно так же, как и москвичи, стамбульцы прекрасно умеют протискиваться в переполненный трамвай — не пропуская выходящих. А извинения почитают за слабость.
Как в зеркало, смотрится Стамбул в воды Босфора. Если поскрести его амальгаму, то под османским великолепием найдешь простоту и величие Византии. Вот неприметная дверь в начале улицы Еребатан. Открыв ее, попадаешь в гулкое подземелье размером с пятиэтажный дом: три сотни колонн подпирают 15-метровые сводчатые потолки. Сверху капает, под деревянными настилами плавают рыбы. Это цистерна для хранения воды (достопримечательности стамбула), построенная в VI веке, при Юстиниане. Масштаб сооружения и искусство строителей надолго лишают дара речи.
В Стамбуле можно прожить жизнь, передвигаясь кривыми улочками районов Зейрек или Фатих, где пахнет кошачьей мочой и дымом из печных труб — они высовываются из окон, как перископы подводных лодок, — но воды так и не увидеть. О ней не дадут забыть птицы. Чайки, альбатросы и цапли — все они кружат над домами и мечетями, гуляют по тротуарам и клянчат подачку у рыбаков на Галатском мосту. С первыми лучами солнца именно они, раньше муэдзина, визгливыми всхлипами извещают город, что настал новый день. Птицы — подлинные хозяева Стамбула. Перед ними отступает могущество государственной власти. В конце концов, именно они, презрев всеобщий культ личности «отца нации» Ататюрка, преспокойно сидят на его каменной голове.
Стамбул тянется к Европе. По Султанахмету зоке ходит бесшумный трамвай. И мусорные баки здесь невиданной конструкции. По вечерам их достает из земли специальная машина, и только тогда становится ясно: то, что на поверхности казалось небольшой аккуратной урной, на самом деле — гигантский подземный контейнер. И дорожные столбики, перекрывающие от машин улочки Старого Стамбула, в 18:00 «уезжают» в землю, превращая пешеходную зону в проезжую часть.
Здесь у мужчин даже не считается религиозной доблестью ходить с синяком на лбу от поклонов, как это принято в Каире или Дамаске: на подобное рвение смотрят как на чрезмерный фанатизм. Молодежные субкультуры и модные дизайнеры мирно уживаются с хиджабами, громкими призывами к намазу и запахом жареной скумбрии на набережной.
Самый европейский среди азиатских городов и самый азиатский среди европейских, Стамбул гарантирует, что и сегодня, после всех зигзагов истории, турки все еще стоят одной ногой в Европе. И возможно, что вот-вот азиатская Турция станет полноправным членом ЕС, вступив в Европу уже не только географически, но и политически. Изменится ли роль Стамбула и воскреснет ли его былая слава, покажет время.
По материалам журнала GEO, 2013
Русские называли его Царьград: главный город, главнее нет. Столица греческой ойкумены, сиречь Вселенной, блестящий Константинополь, он же - Второй Рим, к которому после гибели первого перешли не только несметные богатства, но и главное сокровище — христианская культура. Десять веков славы центра христианской цивилизации, а затем резкий поворот в судьбе.
Один взгляд на карту, и многое проясняется: справа Азия, слева Европа, посередине Босфор — путь из Черного моря в Средиземное.
За обладание им сражались и гибли народы. Участь города — быть последним форпостом, осколком империи, сначала римской, потом византийской, а потом и османской. Кажется, что 1700-летний Стамбул, почти что ровесник «новой эры», не может исчезнуть. Как феникс, он навсегда обречен возрождаться из пепла.
Если искать в городе центр, то им станет вода, разделяющая континенты трещиной Босфора. В четвертом веке император Константин при переезде из Рима в крошечный Византий решал ту же задачу, что и Петр при строительстве Петербурга: он рубил окно, только не в Европу, а в Азию. Рискованная идея построить столицу на границе империи, вероятно, предполагала, что империя расширится от края, как минимум, еще на такое же расстояние. Надежды Константина не оправдались, но неприступный город много веков держал «окно» закрытым, предохраняя Европу от орд степных кочевников.
Вода дарит городу главную надежду. Вода — это мост (а иногда и ров — как посмотреть) между Западом и Востоком, христианством и исламом. Без воды не понять Стамбула. Она — текучая, ускользающая, отрицающая любую форму. Она — метафора Востока, апофеоз двусмысленности, поэма неясности. Именно вода делает город подходящей авансценой для кошмарного сна или сказок Шахерезады. Вода — причина богатства страны и повод для постоянного раздора.
Через пролив — из Европы в Азию, в Кадыкёй или Ускюдар — можно за 20 минут перебраться паромом. Паром — такой же полноправный городской транспорт, как трамвай или метро, даже жетон на него стоит столько же — три лиры. Переправа по Босфору — это шанс почувствовать, что в сердце древнего города живет свобода буйного моря. В дни, когда дует лодос, южный ветер из Сахары, течения в проливе опасно изменяются, и тогда море напоминает, что у него нет ничего общего с амстердамскими каналами или прирученной Невой. Оно своенравное, коварное и грозное. Может, поэтому стамбульцам так нравится кормить хлебом чаек — этих буревестников свободы, приносящих городу приветы океанских штормов. Чуть ли не на каждом пароме встретишь пассажира с большими пакетами хлеба, закупленными специально для поездки. Чайки, гомоня, на лету подхватывают куски и плотными стаями следуют за кораблем.
В городской акватории царит ужасающий хаос: паромы снуют между частями города, лишь чудом не налетая на хлипкие рыбацкие лодки и прогулочные катера. Не говоря уже о танкерах, следующих из Новороссийска с грузом нефти, российской и казахской. Около 130 судов ежедневно плывут по Босфору транзитом — у проливов теперь международный статус, что туркам очень не нравится. Не только с политической точки зрения, но и потому, что танкеры иногда сталкиваются, выливая в море тонны нефти.
В азиатской части города, в районе Ускюдар, — грязновато и шумно. На пристани толчея: отсюда в разные стороны устремляются автобусы и маршрутки. Здесь много мечетей и старых кладбищ. Но чем дальше от моря, тем больше редеют людские толпы. Азиатская медина уступает место дачной, упорядоченной и какой-то очень европеизированной окраине: розовым кустам, уютным газонам и детским площадкам с качелями, всегда занятыми ребятней. Район Кадыкёй, к югу от Ускюдара, просторный и респектабельный. Здесь букинистические лавки перемежаются со старинными османскими особняками и кондитерскими. В них готовят капучино, и можно хоть весь день мечтательно шуршать страницами, перелистывая толстые фолианты, в точности как в тихом женевском кафе.
Как ни парадоксально, самая «азиатская» часть города находится в Европе — там же, где исторический центр, ограниченный каменными стенами древнего Византия. Именно здесь и чуть западнее, в районе Фатих, поселились самые ортодоксальные мусульмане. По популярным у туристов улицам ходят женщины с покрытыми головами, а иногда встречаются фигуры в черном, с закрытым лицом, совсем как в Каире.
К тому же здесь, в районе Султанахмет, между площадями Чемберлиташ и Эминёню, уже более четырехсот лет находится самый большой в Европе крытый рынок (достопримечательности стамбула). Сейчас на базаре торгуют всем — от пряностей до ковров. Рынок этот — воплощение Востока, неприлично богатого, экзотически ароматного и чудовищно шумного. Здесь принято орать друг на друга, сбивая цены, и недоверчиво прищелкивать языком, критикуя товар. Но Европа добралась и сюда: в некоторых лавках уже вывешивают ценники. Попытки поторговаться в таких местах воспринимаются как оскорбление.
На другой части европейского берега — к северу от Золотого Рога — Европа поселилась давно и во всей своей средневековой красе. Галатская башня (достопримечательности стамбула), близнец таких же круглых и островерхих башен из крепостей вроде Гента или Милана, попала сюда вместе с генуэзскими торговцами еще в 1348 году. Вокруг башни — совершеннейшая Италия: ступени вместо мостовой и маскароны в виде львиных голов на дверях домов.
Пешие прогулки по Стамбулу — тренировка для легких и коленей, потому что город стоит на семи холмах, как и положено Второму Риму. На самом высоком находится площадь Таксим — центр ночной жизни, апофеоз Европы современной, с громадами отелей и магазинов. Улица Истикляль, ведущая от Таксима вниз, обратно к Золотому Рогу, — пешеходный рай с магазинами престижных европейских марок и модных турецких дизайнеров. Ночные клубы и рестораны полны молодых людей и девушек с дредами и пирсингом, которые ничем не отличаются от своих сверстников в Барселоне, Берлине или Брюсселе. Черноглазая хозяйка одного из клубов по имени Гюльсун всегда готова погадать на кофейной гуще под аккомпанемент Жана-Мишеля Жарра из стереосистемы, подвешенной под потолком.
К северу от Таксима дух Европы опять умирает, уступая место безликим многоэтажкам, которыми нынче застроены кварталы западного берега Босфора. Районы Левент и Маслак скалятся вставными зубами небоскребов, делая город неотличимым от множества других: то ли Гонконг, то ли Нью-Йорк, то ли Сан-Паулу.
Однажды Европа здесь уже умирала. Во вторник 29 мая 1453 года сквозь пролом в крепостной стене турки-османы ворвались в Константинополь. Султан Мехмед II отдал город на разграбление своей армии, приказав не разрушать зданий. Три дня янычары убивали, насиловали и грабили. Потоки крови стекали по крутым улицам города в Золотой Рог. Было убито более четырех тысяч горожан и пятьдесят тысяч взято в плен. Прекратив грабежи, султан въехал в город на лошади. Спешившись, он вошел в Святую Софию, посыпав свой тюрбан землей в знак смирения; а после превратил главный христианский храм в мечеть, надстроив по углам два минарета. Так погибла Византийская империя, столицей которой город был десять веков. С ее смертью в жизни многих народов Европы и Азии наступил крутой перелом. Падение Константинополя означало наступление новой эпохи.
Константинополь перестал быть Вторым Римом, он стал Стамбулом — столицей Османского государства. У Турции появился форпост в Европе, позволивший ей расширить свои владения чуть ли не до самой Вены. Через пятьсот лет могучую империю постигла медленная смерть, город во второй раз лишился славы и столичного статуса.
Может, поэтому зимой Стамбул выглядит совсем по-другому? Глядя на серые дома, не веришь, что европейских путешественников этот город поражал яркими красками домов и одежд. Но если оказаться здесь после Москвы, то покажется, что никуда и не уезжал. На голову давит небо, под ногами на новой тротуарной плитке чавкает снег. Лица хмуры и усталы. Быть может, это родство печали? Печали по потерянному величию, свойственному гражданам разоренных империй? Как и в Москве, здесь не приняты яркие цвета в одежде: из-за серого и черного издалека кажется, что по улицам расхаживают стаи грачей. И точно так же, как и москвичи, стамбульцы прекрасно умеют протискиваться в переполненный трамвай — не пропуская выходящих. А извинения почитают за слабость.
Как в зеркало, смотрится Стамбул в воды Босфора. Если поскрести его амальгаму, то под османским великолепием найдешь простоту и величие Византии. Вот неприметная дверь в начале улицы Еребатан. Открыв ее, попадаешь в гулкое подземелье размером с пятиэтажный дом: три сотни колонн подпирают 15-метровые сводчатые потолки. Сверху капает, под деревянными настилами плавают рыбы. Это цистерна для хранения воды (достопримечательности стамбула), построенная в VI веке, при Юстиниане. Масштаб сооружения и искусство строителей надолго лишают дара речи.
В Стамбуле можно прожить жизнь, передвигаясь кривыми улочками районов Зейрек или Фатих, где пахнет кошачьей мочой и дымом из печных труб — они высовываются из окон, как перископы подводных лодок, — но воды так и не увидеть. О ней не дадут забыть птицы. Чайки, альбатросы и цапли — все они кружат над домами и мечетями, гуляют по тротуарам и клянчат подачку у рыбаков на Галатском мосту. С первыми лучами солнца именно они, раньше муэдзина, визгливыми всхлипами извещают город, что настал новый день. Птицы — подлинные хозяева Стамбула. Перед ними отступает могущество государственной власти. В конце концов, именно они, презрев всеобщий культ личности «отца нации» Ататюрка, преспокойно сидят на его каменной голове.
Стамбул тянется к Европе. По Султанахмету зоке ходит бесшумный трамвай. И мусорные баки здесь невиданной конструкции. По вечерам их достает из земли специальная машина, и только тогда становится ясно: то, что на поверхности казалось небольшой аккуратной урной, на самом деле — гигантский подземный контейнер. И дорожные столбики, перекрывающие от машин улочки Старого Стамбула, в 18:00 «уезжают» в землю, превращая пешеходную зону в проезжую часть.
Здесь у мужчин даже не считается религиозной доблестью ходить с синяком на лбу от поклонов, как это принято в Каире или Дамаске: на подобное рвение смотрят как на чрезмерный фанатизм. Молодежные субкультуры и модные дизайнеры мирно уживаются с хиджабами, громкими призывами к намазу и запахом жареной скумбрии на набережной.
Самый европейский среди азиатских городов и самый азиатский среди европейских, Стамбул гарантирует, что и сегодня, после всех зигзагов истории, турки все еще стоят одной ногой в Европе. И возможно, что вот-вот азиатская Турция станет полноправным членом ЕС, вступив в Европу уже не только географически, но и политически. Изменится ли роль Стамбула и воскреснет ли его былая слава, покажет время.
По материалам журнала GEO, 2013
